Сабин Келлс
Перевод Сошниной Натальи
Девушка и ее лошадь… с самыми лучшими намерениями и никакого опыта по жизни. Это была любовь с первого взгляда, и я была на седьмом небе когда обрела наконец-то свою лошадь… и понятия не имела что ее ноги могут быть чем-то, кроме совершенства, как и вся она: кто мог угадать что принесут следующие 30 лет? Ни я, ни она и представить не могли что эта маленькая кобылка поможет начать революцию – бесподковную революцию – в Северной Америке, и станет инструментом изменений в судьбах лошадей в англоязычных (и не только) странах по всему миру.
Как я всегда говорю своим студентам-копытчикам и клиентам «Я сделала все что могла… Неправильно, вот так». У меня был самый невообразимый кульбит в обучении, и все благодаря одной лошади.
Я всегда была помешана на лошадях, мне было 6, когда я начала уговаривать, умолять и подлизываться к родителям чтобы они обеспечили мне –дорогие!- уроки верховой езды. Когда отец однажды сказал мне, что мы переезжаем в Британскую Колумбию, и я смогу завести там свою лошадь, я упаковала все свои книги и игрушки буквально за одну ночь, готовая уехать в один момент. В реальности, продажа нашего дома и переезд заняли чуть больше времени; но через пару лет я стала дико радостной и гордой владелицей восьмимесячной зарегистрированной квотерхорс-кобылки, едущей к нам на конюшню, и звали ее Бонни.
Весна 1981 года: Сабин Келлс со своей любимой квотерхорс кобылой Бонни.
К тому переломному моменту в моей жизни, на заре тинейджерства, я являла собой продукт шестилетнего обучения выездке от типичного немецкого инструктора 70-х. Два моих самых ярких воспоминания об обучении: стойла, часто более чем с футом стоптанной соломы и навоза, откуда мы, как студенты, выводили своих поседланных и ждущих лошадей для каждого урока; и волдыри на пальцах, с которыми я приходила домой (несмотря на перчатки!), которые появлялись от «плотного» контакта с поводом.
И теперь эта бедная, несчастная кобылка квотерхорса стала жертвой всего моего огромного знания, тренинга и опыта. К счастью, она была достаточно крепка не только чтобы пережить такой опыт, но и практически в одиночку изменить лошадиный мир в процессе.
Моя новая любовь Бонни, самая нечесаная среди всех жеребят во владении, была «спасена» путем выкупа у предыдущего владельца, которая держал ее взаперти в деннике пока ей не исполнилось несколько месяцев. Целая история была как трое человек физически еле вытащили ее на свет, с навозной подстилки толщиной в несколько футов. Когда я встретила ее, она жила на старомодной ферме, где лошади могли ходить табуном большую часть времени, разлучаемые только на ночь в свои отдельные левады или денники. У Бонни был собственный паддок и открытая конюшня, и меня немного коробило что я выбрала для себя кобылку, настолько глупую, что она не хотела заходить внутрь на ночь, даже несмотря на дождь. Я дошла до того что даже предложила хозяину фермы закрывать дверь конюшни на ночь, для блага Бонни. К счастью для нее, у той конюшни не было двери, и владелец конюшни лишь пожал плечами на мое предложение.
Пролетели следующие год или два, летом ей исполнилось три года, и к нам приехал «заезжатель лошадей» на несколько дней, чтобы поставить Бонни под седло, и найти наконец-то настоящее применение трензельной уздечке и английскому седлу, с которыми я уже познакомила кобылу. Было типичное задирание головы и уход от повода, а так же попытки снять всадника об дерево или забор. Но все выжили в процессе перехода Бонни от жеребенка в верховую лошадь, а далее были, как я раньше думала, беззаботные годы.
В ретроспективе, я бы лучше назвала это годами забытья. Но для меня прежней все было в ажуре, насколько я могла судить. Я стала тинейджером, но не перестала быть помешанной на лошадях. Бонни выросла в солидную лошадь для трейла, которой все было легко; помимо этого, она была моим лучшим другом, моим советником, надеждой и опорой. Мы отправлялись на многочасовые верховые прогулки после школы, и те годы были всем, о чем только могла мечтать девочка, помешанная на лошадях. Бонни была типичным квотером, который мог разогнаться с нуля до сотки за три шага, а я была тинейджером, любящим скорость. Поэтому у нас было много волнующих, стелящихся скачек по гравийным дорогам и утоптанным тропам, с редкими перерывами на городские шоу или парады.
Мы много играли в бочке, задолго до того как кто-то объявил “natural horsemansip” брендом. Мне часто бывало слишком лениво использовать седло.
Более декады счастливых верховых прогулок, участия в маленьких городских парадах и случайных шоу, редкий уик-энд вне участия в спортивных соревнованиях.
Были лишь две проблемы, которые беспокоили меня, даже тогда. Одной было необъяснимое (на тот момент) и абсолютное нежелание Бонни идти через воду. Она была кована, так что теперь я полностью понимаю ее неприязнь к воде. Другая проблема, которая возникла с началом ее тренинга и продолжалась годами, была в разгромах, учиняемых в процессе ковки. Эта обычно милая и контактная лошадь боролась изо всех сил когда получила свою первую партию подков, и никогда даже не пробовала пересмотреть свое отношение к этой процедуре. За этим неизбежно следовали жестокость и травмы в стане ковалей (вплоть до того что я приплачивала «за бои» лишь бы ее подковали), строгое «дисциплинирование» моей кобылы-хулиганки, и такие вещи как губовертки и строгие противосвечные недоуздки. Я была в ужасе и ненавидела это, но, раз я была ответственным владельцем лошади, я не могла ездить на лошади, не будучи уверенной что ее ноги как следует защищены. Но по крайней мере у меня были лучшие ковали, которые действительно знали как прикрепить подкову, и мы часто могли пользоваться набором подков 10 недель и даже больше, чтобы сделать паузу между этими неприятными процедурами как можно длиннее.
Средняя школа закончена, два года обучения в университете в другом городе, почти без езды, потом еще немного верховой езды, когда я вернулась в родной город, но у меня теперь была работа с полным графиком. Мы меняли место постоя несколько раз, с немного более подходящими условиями каждый раз. Однако, Бонни все еще была в целом здоровой лошадью, и если она и видела ветеринаров, то лишь для обычных вакцинаний.
Был один инцидент в ее ранние годы, который всплывает в моей памяти: она порезалась обо что-то на дворе конюшни, и я вызвала вета для обработки раны на ее путе, может быть около 5 см в диаметре. Ее нужно было дезинфицировать и перевязывать регулярно, и ветеринар убедился, что я умею это делать, потому что, как он сказал, циркуляция в нижнем отделе конечностей лошади плохая, и все инфекции начинаются снизу даже от маленьких травм. Мой вет был абсолютно прав, у меня заняло 7 месяцев лечение этой ранки. Я считала это нормальным, точно так же, как холодные копыта и ноги у моей кобылы. В те времена единственной оказией, когда я заглядывала в копыта своей лошади, была раскрючковка до и после езды.
Начало конца. Мне пришлось перевезти ее на новое место постоя, где единственным местом, где можно подвигаться, была бочка. У каждой лошади был свой паддок и шелтер, но ни единой причины двигаться.
И пришел судьбоносный день, когда Бонни начала беречь одну из передних ног. Попытка проехаться верхом закончилась тем, что я привела ее в руках домой. Вызвали ветеринара, сделали блокаду… и Бонни быстро охромела на вторую ногу. Я все еще помню озадаченное лицо ветеринара, когда она сказала мне диагноз – навикулярный синдром – и объяснила мне, что никто не знает, что его вызывает, и что лекарства от него нет. И тут же спросила меня, раз я скорее всего больше не смогу ездить на этой лошади снова, я ее оставлю себе или предпочту усыпить ее прямо сейчас?
Я была в сплошном ужасе, в полном неверии, не говоря уже о слезах. Мой ветеринар была реалистична и практична, предлагая мне избежать долгого, дорогого и скорее всего бесполезного ветеринарного лечения, а Бонни избежать долгого и бессмысленного страдания. Моей лошади было 15 лет. Это самый распространенный возраст, в котором приходит эта мистическая болезнь. У нее была хорошая и относительно длинная жизнь. Каково было мое решение?
Я думала что моя жизнь кончена. Мой лучший друг моих юных лет, мой постоянный компаньон в течение 15 лет, который каким-то образом заполучил эту ужасную болезнь, и я должна была убить ее только потому что я больше не могла бы разделять с ней совместный отдых? Ни черта подобного! Я отправлю ее на пенсию, и сделаю все возможное для ее комфортабельной жизни.
В течение следующих двух лет, мой ветеринар и несколько ковалей перепробовали все. Дорогие ортопедические подковы, китайские травы, магнитные колокольчики, и любые другие разумные или надуманные вещи, которые я только могла найти, которые так или иначе обещали помочь навикулитной лошади. Некоторые вещи приносили временное облегчение; но большую часть дней мы видели Бонни, облокотившуюся на стенку конюшни, с перекрещенными передними ногами, и худшая нога не несет никакого веса.
Во время одной из ее фаз улучшений я… смылась. Убежала от реальности лошади, с которой я выросла, лошади, за которую несла ответственность, но которой не могла помочь. Я собралась, села в машину и проделала более 6000 км через весь континент. И сквозь череду «совпадений», слишком невероятных, чтобы в них поверить, оказалась на летней работе вожатой у группы конных туристов на ранчо исландских лошадей на восточном берегу, и на следующий год познакомилась там с немецкой туристкой. Мы разговорились, она спросила почему я так далеко от дома, и я рассказала ей о моей несчастной навикулитной кобыле. И в тот день все изменилось, потому что у туристки была своя лошадь… чьи босые копыта были доверены никому иному, как Питеру Шпекмайеру, первому дипломированному специалисту на курсах Штрассер SHP в Германии.
Я вернулась с выезда в тот день, заказала книги доктора Штрассер (доступные только на немецком в те времена), и позвонила домой чтобы сказать своему ковалю снять подковы с Бонни. Я спланировала свой полет в Германию в конце лета, где я оставалась со своей новой подругой Гудрун Буххофер (которая позже начала свое бесподковное движение в Кейп Бретоне), встретилась с Питером, наблюдала за его расчистками несколько дней, и плакала весь его семинар, осознавая, что «фатальное» заболевание своей кобыле я на 100% сделала сама.
Я упоминала что я Козерог? И немка по рождению? Упрямство это мое естество, а теперь у меня была миссия: я должна была какими угодно путями искупить вред, причиненный мной моей кобыле, вылечить ее ноги, и порваться на британский флаг чтобы помочь другим владельцам лошадей избежать того деструктивного незнания, в котором пребывала сама.
Для этого потребовалось несколько поездок в Германию, и много встреч с Питером и доктором Штрассер, и много семинаров и часов приватных консультаций, и недель, проведенных в копытной клинике доктора Штрассер. Но к концу 97-го года я уже расчищала свою босую Бонни сама (волей-неволей: мой последний коваль, до того как увидел фотографии расчистки в одной из немецких книг доктора Штрассер, отказался принимать такой стиль расчистки). Бонни все еще не была на 100% здорова, но чувствовала себя куда лучше чем с любой противонавикулярной схемой, по которой лечилась до этого. Она показала мне и крепко наставила на мой бесковочный путь… который, к сожалению, привел меня в тому что я осталась сама по себе, никто не желал мне помочь на всем североамериканском континенте.
Многие из вас знают продолжение этой истории, более-менее. В 98-ом состоялся первый канадский базовый семинар Штрассер (проводимый, в немалой мере для того чтобы доктор Штрассер приехала сама к Бонни и показала как ее правильно расчищать). Дальше мной была опубликована Lifetime of Soundness, которую я переписала для доктора Штрассер. Потом были еще семинары, студенты и сертификационные курсы Strasser Hoofcare в Северной Америке, а потом и в других странах по всему миру. А потом появились другие бесковочные школы расчистки, и много лошадей, которым предоставили выгул, жизнь в табуне и перевели с подков на бесковочный образ жизни.
Неплохой трюк для одной списанной маленькой кобылы.
Я, конечно, была слишком занята чтобы заниматься верховой ездой последние полтора десятка лет, которые, я думаю, Бонни планировала с ее обычной королевской тонкостью, упорно подготавливая себя к ранней пенсии после 15-ти лет в качестве верховой лошади и выживании при всей моей необразованности и вредоносном традиционном содержании, и почти что лишившись жизни в результате всех этих обстоятельств.
Ранние попытки расчисток. В середине 90-х я пыталась научиться расчищать на бедной Бонни, пытаясь исправить то, что наделала декадой ковки и не совсем натурального содержания. Моей первой подсказкой тому, что я делаю что-то правильно, было: спокойная, тихая лошадь, в то время как большую часть жизни она ненавидела все, что делают с ее ногами.
Сверху и снизу Бонни на ее 30-ый день рождения.
Ей исполнилось 30 пару недель назад, что вдохновило меня расчехлить старую камеру Pentax и собрать эту ретроспективу.
Мы все еще изредка ездим на прогулки, и она все еще «с нуля до сотки в три шага», оставляющая своего друга по пастбищу (без всадника и на 15 лет моложе!) Тэмлина далеко позади в пыли. Вторую половину своей жизни Бонни в основном занималась делами доминантной кобылы на пенсии, пинаясь когда ей взбредет в голову и костыляя Тэму когда ему что-то взбредет в голову (что случается часто – даже несмотря на возраст более десяти лет, он тот еще негодник!). Но по большей части, помимо редких выездов с другой помешанной на лошадях шестилетней девочкой, она почивает на лаврах. И учитывая, какое движение запустила эта лошадь, она заслуживает этого!
Об авторе: Сабин Келлс живет со своими двумя лошадьми на красивом острове Ванкувер в Британской Колумбии. Она инструктор курсов Штрассер и проводит семинары.
